Рецензии

В московском музее современного искусства на Петровке под эгидой Российской академии художеств открылась персональная выставка азербайджанской художницы Марьям  Алакбарли. Она представила более 80 работ, созданных за последние три года – портреты, натюрморты, орнаменты и анималистские работы.

Пожалуй, это самая большая персональная выставка азербайджанского (да и не только азербайджанского, но вообще современного зарубежного) художника в Москве, прошедшая за минувшие четверть века. И при этом, безусловно, выставка-открытие. Открытие ярчайшего таланта необычайной работоспособности, для которого писать значит жить. Безусловно, в работах Марьям Алакбарли, которой только нынешним летом исполнится двадцать один год, чувствуется влияние Матисса и Гогена, которое появилось, скорее всего, после того, как она меньше года назад начала учиться в парижской Высшей школе декоративного искусства.

В таких композициях, как “Фрида”, “Розовый танец”, “Девушки Гогена”, ощутим восторг открытия нового, неведомого прежде художественного мира. В ее ранних работах можно разглядеть знакомство с русским авангардом 1900–1910 годов, равно как и с традицией азербайджанской живописи (достаточно взглянуть на “Орнамент” 2008 года или на “Медведя и розы” года 2011-го). Понятно, что годы напряженного ученичества в Баку и в Москве не прошли даром.

Но при естественной восприимчивости к окружающему миру и входящему в жизнь молодой художницы искусству, при крепнущем год от года мастерстве Марьям Алакбарли сохраняет ту удивительную непосредственность восприятия и выражения бытия, которые делают ее творчество уникальным. Как правило, наращивая мастерство, приобретая профессиональную начитанность, накапливая запас художественных приемов, заимствованных у великих предшественников, живописец и рисовальщик нередко теряет свежесть восприятия, ту великую незамутненность детского взгляда на мир, который существует только у гениев.

Сохранить эту чистоту восприятия внешнего и внутреннего бытия, обретая высокий профессионализм, удел избранных, к которым, безусловно, принадлежит Марьям. Для нее живопись если не единственная, то уж точно важнейшая коммуникация с окружающей реальностью. Отсюда такая невероятная жажда творчества, постоянной работы с кистью, желание открыть личное понимание музыки света, цвета, пространства. Глубину подсознательного и бессознательного, что всегда завораживает в художественном акте.

Игра света и тени для нее начало начал. Цвет и форма появляются в ее живописи прежде всего как превращение света. Об этом, анализируя творчество Марьям, замечательно написал французский искусствовед, историк современного искусства Тьерри Дюфрен: “…Свет есть начало начал, первичность, свет – это жизнь. Марьям поняла это давно. Когда я увидел ее рисунки и абстрактные композиции в первый раз, то сразу понял, что она делала и пыталась доказать посредством своих работ. Это возврат к первопричине. К тому моменту, когда все формы являются лишь светом и потому равноправны. Нет различий между людьми, животными, растениями, минералами. Есть только чувство света, которое преобладает над всем”.

Именно подобное – волшебное, божественное – восприятие света рождает у Марьям обостренное выражение цвета в ее картинах и набросках. Неслучайно Инге Х.Шмидт, немецкий искусствовед, сотрудница Берлинской академии художеств, открывая в прошлом году в Берлине выставку молодой азербайджанской художницы, особо отметила это качество ее творчества: “Она подбирает такие великолепные цвета. Это цвета дополнительного контраста, вновь и вновь в ее работах появляются благородные тона. Все те, кто разбирается в цветах, знают, что дополнительные тона производят лучший эффект. Прежде всего в работах Марьям бросаются в глаза желтый и зеленый цвета. Разумеется, она подбирает эти цвета интуитивно, именно в этом и заключается ее особенность. Она делает интуитивно то, на что другим требуются годы обучения, и это для меня невообразимо”.

Этот пронзительный интуитивный дар, который отмечают все профессионалы, знакомящиеся с творчеством Марьям, определен ее судьбой, ее избранностью, если угодно. Ее особым отношением с миром и людьми. Художники, особенно столь ярко проявляющие себя в раннем возрасте, всегда отличаются от простых смертных. Но у Марьям как бы двойное избранничество. Синдром Дауна с рождения предопределил ее жизненный путь. Любовь и огромный душевный и профессиональный труд близких, врачей, педагогов открыли в этом предопределении тайный и высший смысл ее появления на свет. Любовь словно расколдовала ее творческий дар, помогла его пробуждению. И Марьям Алакбарли не просто вобрала в себя эту любовь, но преобразила ее в своих картинах, вернула сторицей, наполнив гармонией красоты. При этом и Ольга Свиблова, куратор московской выставки Марьям, и директор Московского музея современного искусства Василий Церетели, и президент Российской академии художеств Зураб Церетели, как и многие профессионалы, пришедшие на вернисаж, говорили о работах Марьям как о настоящем художественном открытии. Без скидок и оглядки на ее особый путь в этом мире.

Мы никогда не знаем, какую цену платит художник за то, что он открывает в себе и открывает всем нам высшую музыку сфер. За то, что, представительствуя от всех нас, он дерзает напрямую говорить с небесами. И глядя на эту юную художницу, сквозь круглые стекла очков обозревающую мир своим пристальным и незамутненным взглядом, полным доверия и доброжелательности, я мысленно возблагодарил ее родителей и всех любящих ее людей за то, что, пробудив талант Марьям, они открыли ей милосердие бытия.

Уже почти полтора столетия фраза Достоевского «красота спасет мир» не теряет своей актуальности. В случае с Марьям Алакбарли эта фраза невольно приходит в голову и по отношению к ее творчеству, и по отношению к ее жизни. Если книга Марьям попадает в руки, от нее невозможно оторваться. Она притягивает невероятно сконцентрированной и светлой энергией, свойственной этому автору и всему, к чему она прикасается. Разглядывая ее работы, ты совершаешь путешествие по истории искусства от импрессионизма до русского и европейского авангарда, от нео-примитива до абстракции, одновременно понимая, что это абсолютно индивидуальный мир, где есть свои темы, которые получают развитие и к которым Марьям обращается на протяжении нескольких лет творчества.

Своя уникальная и только ей присущая пластика завораживает предельно выразительной артикуляцией эмоционального состояния. Подписи к ее работам бесконечно трогательны и так же точны: «Грустный кенгуру на красном фоне», «Одинокая корова», «Злой крокодил», «Веселый лев»… Огромное количество художников идут в искусство, осваивая профессию и ставя цель достижения профессиональной карьеры. Марьям — живет искусством и живет в искусстве, открывая себя через него и превратив его в главный способ своей коммуникации с миром. Может быть, поэтому ее художественный message настолько мощный и убедительный.

Кажется, чувство цвета и композиции даны ей от природы, но прежде всего поражает свобода, с которой она проявляет себя в своих работах. Эта свобода основана на огромном доверии — к миру, людям и самой себе. Художественный мир Марьям стремительно развивается. Это не только появление новых тем и сюжетов, но и совершенствование мастерства, использование новых техник и выход на другие форматы. Искусство великих мастеров, открывшееся ей во французских музеях, становится для нее таким же источником вдохновения, как природа и вещественный мир, окружавший ее в родном доме. Так появляются работы «Девушка Гогена», «Фрида», «Розовый танец» и другие.

Марьям всего 21 год. Ее невероятная трудоспособность и энергия творчества обещают нам и дальше новые художественные открытия, а ее жизненный путь дает надежду жить и быть счастливыми не только людям, у которых, как и у нее, одна лишняя хромосома, но и всем нам.

Я обнаружила на столе в самый неподходящий момент моей жизни, когда у меня идет Фотобиеннале – мы открываем 75 выставок фотографий во всех крупнейших выставочных залах столицы, то есть ты вообще отгорожен от жизни, от мира, от людей, ты сконцентрирован только на программе, ночью ты монтируешь, днем ты открываешь, и в этот момент на моем столе зеленом появились книжки Марьям. А прислало их крайне тактичное посольство Азербайджана в Москве, ничего не сказав, никак не предупредив. Я пришла, просто увидела книжки. Они у меня на столе и они горели. Они горели такими цветами, они просто источали какую-то энергию. Мне никто не сказал, что их даже смотреть надо. Я, конечно, рукой невольно к ним потянулась. И когда я их открыла, у меня было странное ощущение, такое даже смешанное чувство, с одной стороны, восторга, что я видела как будто дикую, невероятную просто, мы можем говорить о монизме, мы можем говорить о русском авангарде, мы можем где-то говорить об импрессионизме, мы можем говорить о каком-то предельно концентрированном выражении художественной энергии и фантастической свободы в пользовании и цветом, и формой, и одновременно я понимала, что как же так, я не знаю этого художника. То есть где, где его могли найти. Мы знаем, что практически все русские авангардисты, жившие в Париже, или в Нью-Йорке, или в  Берлине, они так или иначе уже все открыты. Кто это? И в результате, пролистав изображения, я начала смотреть и читать историю Марьям. И это, конечно, была уже вторая остановка, когда у тебя заколачивает сердце, когда ты понимаешь, что это еще и человек, который своей жизнью и своим творчеством просто показал еще и еще раз, что все диагнозы, которые каждый из нас может получить в любой момент, что все, что случается с людьми вокруг нас, ведь иногда нам свойственно не глядеть на них, опуская глаза, отводить их. Они другие. Это то, что так трудно бывает преодолеть, особенно в России. Потому что во Франции я нормально сталкиваюсь с людьми с тем же диагнозом, дополнительной хромосомой, они в музее. И мы видим, что первое, куда Марьям пришла и попала, это очевидно по ее работам, когда попала в Париж, — это, конечно, музей. Потому что ее работа «Девушка Гогена», я думаю, что десятки книг, написанных исследователями творчества Гогена, не сказали больше о мире Гогена, чем одна ее работа с фиолетовыми дикими красками, которая называется «Девушка Гогена». Это ж надо было ее сделать, нарисовать, выразить в этом  одном портрете весь мир Гогена, и надо было его так в себе собрать, сжать, сконцентрировать и нам отдать. И, конечно, после этого я получила уже звонок, мне сказали, не соглашусь ли я быть куратором этой выставки, я считаю, что это большая честь. Я рада, что эта выставка происходит в замечательном московском музее – Музее модерн-арт. И даже если это происходит в середине биеннале, для меня это какой-то совершенно невероятный выпад в другую сторону. Я это пока вешала, у меня было удивительное чувство, что мне дали подарок ни за что.

Поздним летом 2010 года в Берлине Эбрагим Эхрари дал мне толстую книгу. Эта была книга Марьям, девочки из Баку, молодой художницы. Я ничего о ней не знала. Чем больше я листала книгу, тем больше открывался мир полный самоотдачи, живости, фантазии и человеческого тепла. Я была в восторге.

Своим студентам в берлинской художественной академии я часто рассказываю о «честных картинах», без эффектов, намерений и просчётов, о картинах, которые возникают просто из нас самих. Если бы у меня тогда была книга Марьям, я бы им её показала и сказала: «Посмотрите и поучитесь у Марьям!»

Потом, спустя несколько месяцев, я была в Баку, в родном городе Марьям. Я снова видела её картины и даже отобрала её работы для выставки. Меня спросили, могла бы ли я что-нибудь написать для её нового каталога. Вначале я думала, что это будет сложно, так как я не знаю Марьям. Но потом я увидела её картины в оригинале.

Я рассматривала каждую картину внимательно и с большой радостью и то, что я писала, давалось легко. Поразительно, как эти картины трогают за живое. С большой любовью смешивая краски, она в каждой картине создаёт гармонию, чью силу воздействия невозможно переоценить. Всё равно, что она рисует, будь то конь, лиса, лев и какое-либо другое животное, все они достойны любви. И всё равно, сколько раз она это рисует. Каждая картина своеобразна. То же самое можно сказать и про её картины с цветами. Тогда я думала, что может я никогда не познакомлюсь с Марьям, может быть это и не надо. Её картины так много рассказывают о ней. И о том, что она видит, чувствует и переживает. Она стала близким другом. Кажется, что Марьям смотрит на мир другими глазами. Она помогает нам увидеть так много прекрасного, что некоторые из нас совсем не замечают.

Потом, четвертого мая, я открвала ее выставку в Берлине. В своем выступлении я особо отметила, что в своих работах Марьям использует невероятно свежие цвета. Её работы очень непосредственные, и трудно поверить, что между этими работами и человеком есть рука и кисточка.

Она подбирает такие великолепные цвета. Это цвета дополнительного контраста, вновь и вновь в её работах проявляются благородные тона. Все те, кто разбирается в цветах, знают, что дополнительные цвета производят лучший эффект. Прежде всего, в работах Марьям бросаются в глаза жёлтый и зелёный цвета. Разумеется, она подбирает эти цвета интуитивно, именно в этом и заключается её особенность. Она делает интуитивно то, на что другим требуются годы обучения, и это для меня невообразимо.

Я нахожу восхитительным в работах Марьям то, что она видит мир своими глазами. Для меня это глаза ребёнка – любопытные, ищущие, полные честности и это превосходно.

Хочу завершить все словами крупного художника Пикассо. Он говорил: «Когда я был ребенком, я рисовал как Рафаэль, но мне потребовалась вся жизнь, чтобы показать, что я умею рисовать как ребёнок».

Прошел год с небольшим, как я представляла выставку молодой художницы Марьям в галерее Берлин–Баку в Берлине. Сейчас я здесь, в Стамбуле в галерее Dolmabahtsche“  я вновь говорю о работах Марьям и это для меня большая честь. Я благодарна родителям Марьям, Фатьме ханум и Огтай бею за великодушное приглашение и, конечно же, за оказанное доверие, ведь говорить о творчестве такого молодого художника это большая ответственность.

Когда мне передали новый альбом Марьям, я была приятно  удивлена. Её работы заметно изменились, прибавили в мастерстве, стали более зрелыми. Сделан большой шаг в новом направлении. Увидев в галерее Dolmabahtsche новые картины Марьям в оригинале, я была поражена огромными форматами и новыми комбинациями красок. Вообще овладеть такими огромными форматами – это, наверно, самое трудное. Это самый большой вызов, который художник принимает, берясь за это. Марьям справляется с этим удивительно свободно и с художественной новизной (свежестью).

Марьям продвинулась на шаг вперёд. Она увеличивает и делает тоньше своё произведение и расширяет свою технику. Акрил заменил масло. Масло и пастель на бумаге в техническом плане – большой риск. Но Марьям делает это просто, бескомпромиссно, интуитивно.  Она действует интуитивно, но кажется, что в том, что она делает, она убеждена наверняка.

Хотелось бы добавить ещё по поводу становления творческого пути Марьям:

Она родилась  1991 году в Баку. В 2010 в Баку прошли две её выставки, в 2011 – выставка  UNESCO и выставка в Париже.

В 2012 в Москве, в музее современного искусства прошла персональная выставка её 80 работ. Как я узнала, это была самая большая выставка за последние 25 лет художника, живущего за пределами Москвы. Это достойно уважения!

В 20 лет она начала учёбу в Высшей школе декоративного искусства в Париже, где она изучает технику великих мастеров прошлого.

Вернёмся к её работам:

Больше всего мне бросается в глаза неожиданно большое количество действий и всего фигурного. Выросло количество портретов. И, конечно же, новые натюрморты. Они абсолютно другие. Что за этим кроется?

Все мы знакомы с великим Матиссом, который, наряду с Пикассо, является  ярким представителем классического модерна – фовизма,  оторвавшимся от импрессионизма. Он, вплоть до последних своих произведений, мог с лёгкостью играть  движением. Вдохновил ли он её своим двухмерным колоритом и своими напряжёнными линиями, своими инсценировками движения танцора, хоровода? Или это был Поль Гоген –  пионер экспрессионизма? Ведь работы Марьям очень экспрессивны.

Или  это влияние Поля Сезанна, который в результате интенсивных занятий с импрессионистскими формами выражения нашёл новый язык? Сезанн, в работах которого всегда присутствовали купающиеся, портреты и натюрморты.  Я отвечаю «да», влияние неоспоримо. Как я уже рассказывала, Марьям провела определённое время в Париже, посещала Musee d’ Orsay.

Париж это город, где в последние два столетия создавались величайшие произведения. Меня восхищает это вдохновение, испытанное Марьям.

Её «Восточный танец» напоминает мне о хороводе  Матисса.

«Ночное украшение» или «Роза-женщина» в соединении с орнаментом могли бы быть  результатом вдохновения, навеянным Матиссом.

Когда я вижу картину Марьям «В саду», я думаю о фигурах Сезанна на природе.

А гранатовые деревья Марьям? Не напоминание ли это о яблоке Сезанна? Рискну утверждать, что Сезанн повлиял на неё больше, чем Гоген.

Вероятно,  учителя Марьям смогли научить её тому, что у великих мастеров надо учиться. Они поняли, где смогут развить её потенциал. Меня не удивляет название выставки «Чудесный мир красок» . Краски Марьям полны жизни, свежести и лёгкости.  Они – синтез цвета и линий. Они выразительны, полны силы, объективны. Её упоение красками неукротимо, её восприятие цвета тонко нюансировано. Крупные полотна состоят из мелких выпуклых ритмичных участков.

Это новизна в её картинах. Расширился цветовой спектр. Она использует новые комбинации: чёрный с жёлтым и подбеленным светлым красноватым фиолетовым, кобальтово-голубой, индиго и зелёная земля. Белый цвет приобретает большее значение. В своих ранних работах она часто использовала чистые основные цвета и дополнительные. В некоторых картинах она использует светящийся  красный как основу, он просвечивает всю картину. Её картины веселы, жизнерадостны. Но одна картина совсем другая. Это «Pain» (пастель, холст, 65×50 cм, 2012). Она почти незаметна, глубока, тяжела, написана несколькими мазками. Я для себя её сразу выделила, она совсем другая, не похожа на остальные. Я её люблю. Выражено ли там то, что нам хотели сказать? То, что изменило саму художницу? Её непрерывное творчество делает её работы более зрелыми, серьёзными. Это явно. Всей своей живостью эта картина тихо  говорит с нами и это в творчестве Марьям для меня ново. Может это начало новой напряженной творческой фазы? Картины обнажают самые глубокие душевные глубины. Чтобы понять этот язык души от нас требуется утончённость. Но отдав себя во власть этих картин, тут же слышатся самые тихие и тонкие  звуки. Эта самая большая тайна её творчества, почти мистика.

Процитирую свой последний текст 2011 года:

«Всё равно, что она рисует, пусть то конь, лиса, лев или другое животное. Всё это достойно любви. Так же всё равно, как часто она это рисует. Каждая картина своеобразна. Таковы и её цветы».

Сейчас 2012. Цитата актуальна и сегодня. Но есть и что-то новое. Новая Марьям? Буйная, более свободная, более яркая и смелая.

В Берлине тем временем говорят о Стамбуле, как о месте искусства в Европе. Эта выставка будет новой вехой  в творчестве Марьям. Так как этот город также динамичен и волнует, как и картины Марьям. Они удивительно органично смотрятся здесь! «Удивительный мир красок» – это подарок нам и великолепному Стамбулу.

«Почему небо голубое?», «Почему листья желтые?», «Почему трава зеленая?», – спрашивает ребенок. «Благодаря свету», – не задумываясь, отвечают ему.  Ибо все мы – дети света. Свет в прямом и переносном смысле проникает во все уголки нашего бытия. Мы живем и видим этот мир таким, каков он есть благодаря его божественной энергии. Мы вбираем эту энергию, и словно деревья, вырабатывающие кислород, проецируем на предметы и явления, которые нас окружают. Свет помогает нам видеть и познавать мир. Ибо там, где он отражается, нашему глазу открывается тысяча красок и оттенков. Иными словами, свет есть начало начал, первичность, свет – это жизнь.

Марьям поняла это давно. Когда я увидел ее  рисунки и абстрактные композиции в первый раз, то сразу понял, что она делала и пыталась показать посредством своих работ. Это возврат к первопричине. К тому моменту, когда все формы являются лишь светом и потому равноправны. Нет различий между людьми, животными, растениями, минералами. Есть только удивительное чувство света, которое преобладает над всем. И из которого потом вытекают детали отличия форм, цветов и элементов. Так как Марьям – художница, которая раскрывает все то, что мы видим полнотой красок и изобилием форм. Марьям любит сочетание цветов, как это показано в лабиринте ее композиций, чисел, нарисованных на монохроматической основе или же нежных переплетений ковров. Если она рисует узор, то не дает никакой форме доминировать в ущерб другой. А когда изображает свою семью и своего брата, то видно, что она показывает их вместе и воедино, похожих на мотивы той же светлой реальности.

Заметили ли Вы, что она выражает эту общность путем тщательного показа круглых форм, собранных воедино? Окружность, круглые чайные столы, живые цвета растений в вазе и их лучезарный венок, овальная форма окрашенных в праздничные цвета Новруза яиц… Или глаз и взгляд, радуга и пышная грива льва…

Первоначалом всего этого является диск солнца. В его светлой гармонии рождается живая нежность букетов Марьям, ее лилии, подсолнухи, которые пробуждают белые оттенки, интенсифицируют зеленые цвета, а также позолоту природы. Этот освещает воды моря и высвечивает там разноцветных рыбок.

И может быть, самая живая форма, говорящая сама за себя – это круглая форма сцены цирка, где глаза детей, сидящих вокруг, устремлены на спектакль во всей красе прожекторов, направленных на животное или же акробата.

Этот сценический круг объединяет все: глаза, цвета, все внимание. И исходит он также из окружности – зрачка, глаза, взгляда… Взгляда художницы Марьям, которая часто рисует автопортреты. Это  ее глаза, устремленные сквозь очки в золотое сечение света – глаза, которые только лишь одной природе известным образом умеют вбирать в себя формы и контуры предметов и вещей и доносить их до нас именно такими.

Когда листаешь альбом Марьям, создается такое впечатление, как будто ее простые и непретенциозные рисунки, ее цвета как некий магнит вытягивают нас из мира абсолютных догм. Поневоле проникаешься этой, почти акварельной, легкой грустью и печалью, демонстрирующей нам всю относительность и условность и нашего счастья и несчастья, и наших желаний и надежд.

Марьям рисует рыб. В реальной жизни таких рыб не существует, вернее, мы не можем увидеть в жизни таких рыб, которых видит она. Однако окраска этих рыб, голубая, зеленая, желтая вода морей, в которых они плавают, создают ощущение чего-то до боли родного. Более того, кажется, что эти причудливо окрашенные воды моря, как некая живая субстанция, являются моими давними знакомыми. Проще говоря, может быть, я видел этих рыб в каких-то своих снах, оставшихся в прошлом.

Марьям рисует цветы. Некоторые из этих цветов, наверное, очень трудно найти в действительности. Но часть из них нарисованы такими, какие они есть в реальности. Самое удивительное и трогательное то, что нарисованные Марьям эти белые, красные розы, подсолнухи, сирень и маки тоже, я как будто бы видел не в жизни, а в этих своих основательно позабытых снах.

Словом, то, что мы видим в наших прекрасных снах, Марьям видит наяву. Натюрморты, пейзажи Марьям – это тоже такие натюрморты и пейзажи, которые мы можем вспоминать из наших снов. Создается такое ощущение, что все, что мы видим в альбоме Марьям, – это то, что мы, очнувшись ото сна, забыли. Именно содержание этих позабытых, далеких снов она напоминает  нам своими рисунками, поэтапно, шаг за шагом, восстанавливая утраченные воспоминания. Может быть, именно в силу этого, листая альбом, мы чрезвычайно остро ощущаем ту фантастическую чистоту и прозрачность чувств, которыми пронизан мир Марьям.

Нарисованные Марьям львы, лисицы, собаки, петухи, наверное, самые ласковые и доверчивые существа. Вместе с тем, они чрезвычайно простодушны и их наивность является следствием их искренности. Наверное, они в равной мере и простодушны, и искренни.

Марьям очень любит солнце. Она часто густыми желтыми красками рисует солнце. Когда смотришь на ее солнце, понимаешь, что и небесное светило, наверное, так же искренне любит её. Может быть, поэтому даже в тех ее картинах, где нет солнца, чувствуется его дыхание и тепло.

Красные и желтые кони Марьям, ее красноносый кенгуру, жираф с крупными синими, зелеными, фиолетовыми пятнами, зебра с голубыми полосками, красно-желто-зеленый петух, бабочка, окрашенная в контрастные цвета, именно потому так светлы и эмоциональны, что они являются отражением этого тепла.

Произведения Марьям – это мелодии, полные любви,

порой ностальгической, которая выражается

через импровизации яркими красками.

Жени ди Берт,

Профессор Римского Университета Изящных Искусств

Пять лет тому назад юная Марьям стремительно ворвалась в наше изобразительное искусство. Ее появление было столь поразительным, что его можно было сравнивать с молнией, метеором или кометой. Но, наверное, при всей своей образности, эти аналогии условны. Реальностью же было то, что магия ее удивительных работ была столь завораживающей, что поневоле порождала мысль о мистической составляющей ее творчества. Казалось, что она своей живописью призвана исполнить некую миссию, а может быть, передать нам нечто очень важное. Именно под влиянием этих мыслей тогда я написал статью под названием «Миссия Марьям». С того далекого января 2011 года прошло ровно пять лет.

Обращаясь сегодня вновь к ее работам, я, конечно же, воочию вижу, что без всяких сомнений сейчас Марьям совсем не та, какой была пять лет назад. Но при этом она все та же Марьям. И не надо искать в этих словах никакого парадокса. Просто потому, что его там нет. Мы все являемся свидетелями того, как последовательно, шаг за шагом происходит самовыражение этого уникального таланта. Этот процесс невозможно вместить в прокрустово ложе условных временных рамок. Но при этом невозможно и не отметить, что хотя стремительность ее развития не может не удивлять, тем не менее, эстетическая уникальность и духовная наполненность ее творчества продолжает сохранять все ту же самобытность, которая так поражала нас на ее первых выставках.

Эти пять лет были полны для нее, помимо творчества, многими событиями. Новые произведения Марьям выставлялись в Баку и даже вошли в коллекцию нашего Музея современного искусства. Ее работы побывали в Берлине, Москве, Стамбуле, Анкаре, Риме, Довиле, Риге. И, в основном, это были персональные выставки. Они демонстрировались в Париже, и даже в штаб-квартире ЮНЕСКО. И, наконец, выставки Марьям дважды прошли в Лувре в галерее Carusel в рамках фестиваля “Art shopping”.

За эти годы искусствоведы из различных стран, побывавшие на ее выставках, немало написали о ней. О ее творчестве снимались телевизионные передачи, печатались статьи, выходили альбомы с репродукциями ее работ. Уникальным явлением смог стать художественно-документальный фильм о ней. Все это не может не радовать.

Но вместе с тем, по мере развития и становления профессионализма Марьям, та сила воздействия ее работ на зрителя, которая так удивляла нас когда-то, нисколько не уменьшилась. Поразительно, что та же необъяснимая магия построения диалога со зрителем и некая тайна, как скрытый посыл ее творчества, сохраняются в ее новых полотнах. Как один из тех людей, которые больше всего опасались того, что достигнутое мастерство может на корню уничтожить непосредственность ее восприятия, я должен признаться, что, к счастью, мои опасения не оправдались. И это тоже меня, конечно же, радует.

У каждого из нас свое восприятие ее работ. Например, я точно помню свои ощущения, когда впервые увидел ее большой холст с гребнями морских волн на фоне голубого горизонта и бело-голубых облаков. Меня потрясла какая-то таинственная эпичность этого полотна. И подспудно у меня возникла мысль, что, может быть, именно вот в таких морских водах когда-то проплывал в чреве кита библейский пророк Иона. Кто знает?

Все эти пять лет рациональное и иррациональное незримо присутствовали в творчестве Марьям. С одной стороны, в реальной голубой вазе реальные красные розы, на другом холсте – реальные белые розы, а на следующем – реальный натюрморт из букетов цветов и фруктов. Или же реальный ночной пейзаж в Мраморном море. И вдруг… Абсолютно ирреальное белое солнце в красном пространстве.

Это абсолютно белое солнце излучает красное зарево в реальных лазурных водах моря. Поневоле ловишь себя на мысли, что считаешь это естественным, что тебя совершенно ничего не удивляет. Солнце абсолютно белое, а ты совершенно не чувствуешь несоответствия в том, что белое солнце излучает красные лучи. Почему же это происходит? Трудно сказать однозначно. Но в холстах Марьям нереальное и реальное находятся в такой гармонии, что создают новую реальность. Хотя бы в рамках холста.

Таким она видит этот мир, и мы с радостью разделяем такое видение. Ведь независимо от конкретной темы, все эти картины на самом деле являются естественным отражением внутреннего мира Марьям. Холст и кисть – это всего лишь средства, позволяющие ей выразить собственное видение любых предметов или других объектов нашего реального мира в той трактовке, в которой они видятся ей. В отличие от зеркала, фотоаппарата и любого другого технического средства отражения, у нее в этом процессе на первый план выходят ее эмоции. Это то ее внутреннее видение, в котором одинаково реальны и ирреальность, и сама реальность.

По существу, именно это предопределяет уникальность ее творческого почерка. В силу этого, ее работы так узнаваемы, а личность самой художницы накладывает отпечаток на любые ее полотна. При этом Марьям удается дать оригинальную трактовку даже самым популярным предметам живописи. Например, в азербайджанской живописи одним из наиболее любимых, а, возможно, самым любимым художественным объектом является гранат. Начиная от Тогрула Нариманбекова и до Нияза у наших художников свои уникальные гранаты. При этом они настолько узнаваемы, что можно безошибочно сказать, чьей кисти принадлежит тот или иной. Гранаты Марьям в корне отличаются от других. Они совершенно другие. Это именно ее гранаты. Такие, какими она их видит, воспринимает и воссоздает на своем полотне.

Пожалуй, все то же я мог повторить, обращаясь к ее коврам, созданным на холсте. Нарисованные акрилом или маслом ковровые узоры Марьям на самом деле сегодня, как и пять лет назад, не являются просто переведенными на холст «портретами» тех или иных существующих ковров. Это ковры, созданные ее воображением. Ковры, которые она хотела или могла бы соткать. И каждый раз, когда я смотрю на них, у меня создается впечатление, что информация именно о таком сочетании цветов и узоров запрограммирована в ее воображении на генетическом уровне. Ее талант, вернее, природный дар, всего лишь материализует эти образы, воплощая их на холсте или батике.

Поневоле напрашивается такой художественный образ. Полотна Марьям словно весенним дождем накрывают окружающее их пространство любовью. У этого дождя любви нет конкретного адреса. Для него не существует возрастная, религиозная или расовая грань – ведь эта любовь адресована не только людям. Эта любовь не знает граней и границ между одушевлённым и неодушевленным, между рациональным и иррациональным. Эта любовь адресована жизни в целом. Она адресована всему миру. А может быть, это всего лишь одна из попыток объять необъятное или сделать невозможное возможным?

Очевидно лишь то, что эта любовь многогранна и многолика. В ней разлито некое толстовское милосердие, способное вызвать в нас целую гамму чувств. В работах последнего времени, в особенности серии «Азербайджанские мугамы» я вижу именно этот страстный призыв к милосердию. Это желание примирить людей между собой и с окружающим миром, не дать затоптать ни травинку, ни былинку, ни муравья, доминирует не только в ее работах, но и всем ее существе.

Не сомневаюсь, что знающие, любящие, понимающие мугам зрители при погружении в ауру ее батиков чувствуют тончайшие нюансы, переливы и мистику мугама. Поневоле этот цветовой ряд вызывает в памяти и звуковой. Это «Аразбары» Сеида Шушинского, «Етим сегях» Гамида Малбейли, «Забул» Агабалы Абдуллаева, «Наби» Хана Шушинского, «Кучелере су сепмишем» Явер Калантарли или же навсегда вошедшие в нашу музыкальную культуру произведения других великих мастеров.

Когда в прошлом году я впервые на выставке в Баку увидел серию работ Марьям под названием «Гобустан», то поневоле вспомнил увиденное мною тридцать лет назад на развалинах Карфагена удивительное дерево. На этих развалинах человеческой цивилизации, среди разрушенных людьми и временем древних строений возвышалось огромное оливковое дерево. Это дерево, конечно же, само по себе было уже чудом. Недаром оно считается национальным достоянием Туниса. Поражало и то, что являющееся современником финикийской царицы Элиссы, основателя города и государства Карфаген, это оливковое дерево и сегодня, как и три тысячи лет назад, плодоносило и приносило фантастические плоды. Будучи живым реальным деревом, оно смогло стать символом. Символом истории. Символом торжества жизни. Символом неразрывной связи времен.

Такая же связь времен и поколений ощущалась в этой серии работ Марьям. Невероятно, но древний Гобустан словно каким-то чудом смог возродить в генетической памяти Марьям образы давно минувших дней. На холстах и батиках этой серии мы увидели практически все символы гобустанских петроглифов. Но какими же современными они оказались в трактовке Марьям!

Безусловно, изначально было ясно, что серия работ «Гобустан» не является простым переносом наскальных изображений на холст. И на холстах, и на шелковых батиках Гобустан был воссоздан, а не скопирован. Удивительным было то, что серовато-коричневатый Гобустан вдруг приобрел в ее трактовке абсолютно несвойственную ему яркую, сочную палитру. И при всем этом он оставался Гобустаном.

По существу, это такая же ситуация, какая уже была с коврами. Хотя надо признать, что колорит этих работ и сущность образов, которые они вызывают в воображении, конечно же, резко различаются друг от друга. Общим же является то поразительное умение видеть в устоявшихся стереотипах нечто никем ранее не увиденное. Именно в результате этого видения ландшафт Гобустана, его скалы и рисунки словно перешагнули сквозь века и обрели на полотнах Марьям новую, художественную жизнь.

Особенно меня поразили лодки и каравеллы этой серии. Конечно же, древний человек изображал на скалах облик тех лодок, на которых выходил в море. Увековеченные на рисунках наших предков эти лодки с берегов Каспия тысячелетиями находятся в застывшем состоянии на поверхности скал Гобустана.

А нарисованные Марьям на фоне синих и голубых морских волн золотистые гобустанские лодки словно живут своей собственной жизнью. Они не застыли, они двигаются. Создается такое ощущение, что они в течение всех этих тысячелетий постоянно находились в пути. Сегодня они приплыли к нам и дальше продолжат свой путь в далекое и неизвестное будущее.

И когда я смотрю на плывущие в будущее лодки Марьям, у меня возникает такое чувство, как будто я сам нахожусь внутри этих лодок и не знаю, что ждет меня в этом неведомом будущем. В этом чувстве есть и некая тревога, и безграничный интерес. Но тревога эта без тени страха и сомнения. Это тревога путешественника, с радостью устремляющегося в неведомые дали.

Испытываемые при этом мною чувства навевают еще одно воспоминание из далекого прошлого. Помню, будучи аспирантом, я впервые в качестве туриста выехал за границу и перешагнул бетонные границы СССР. Находясь в Вене перед собором Святого Стефана, я долго не мог оторвать привыкшие к архитектуре соцреализма глаза от этого готического чуда. Обозревая главную башню собора Святого Стефана от основания и до самого верхнего шпиля, я испытывал непередаваемое ощущение того, что будто мой взгляд способен поднять меня самого далеко вверх, а это готическое чудо – унести меня в небеса.

Иногда такое же иррациональное ощущение у меня оставляют некоторые работы Марьям. Иногда они уносят меня в прошлое, а порой, заставляют оживать застрявшие где-то в глубине памяти почти забытые воспоминания. Во всем этом, конечно же, немалую роль играет присущая творчеству Марьям художественная динамика. Мне кажется, что сила этой динамики кроется в том, что, видимо, эти работы создаются как бы в едином порыве. За ними не чувствуется тяжелый труд созидания. Созданные, казалось бы, единым движением росчерка кисти эти работы дарят какую-то невероятную легкость бытия.

В целом, движение, динамика, некий художественный порыв являются важнейшими характеристиками творчества Марьям. Может быть, это и  определяет их художественно-эстетическую ценность. Ее картины настолько наполнены жизнью, что порой кажется, что если подует ветерок, то цветы ее букетов или лепестки ее маков заколышутся.

Но мне опять хотелось бы вернуться к серии работ «Гобустан». Среди петроглифов Гобустана немало тех, где изображены сцены охоты людей с копьями. У Марьям на полотнах этот древний человек держит копье. Поневоле создается такое ощущение, что если сейчас он метнет это копье, то оно, минуя все границы пространства и времени способно преодолеть тысячелетия.

Я говорил об улыбке милосердия, вызванной картинами Марьям. Но в то же время для меня за этой улыбкой кроется еще некое беспокойство за всех нас и за наш столь хрупкий мир, а может быть даже откровенное чувство тревоги.

Нарисованное Марьям копье, которое метает древний человек, в моем воображении не застыло во времени. Оно продолжает лететь и направляется в будущее. Наверное, именно поэтому эти картины охоты вдруг напомнили мне «Камень» Али Керима. Вернее, давным-давно запавшие мне в душу, его удивительные строки, очень созвучные работам Марьям.

Сегодня меня самого удивляет то, что, оказывается, я до сих пор помню их наизусть. Равно как и то, что это небольшое стихотворение вмещает в себя фабулу целой поэмы. Оно посвящено камню, который когда-то один древний человек метнул в другого.  Орошенный кровью этот камень не упал на землю, не пропал бесследно, а превратился в стрелу, меч, пулю, мину, потом еще во что-то, продолжая сеять смерть. И поэт безуспешно ищет ответ на свой непростой вопрос, адресованный всему двадцатому веку: а нельзя ли было кому-нибудь когда-то остановить этот камень?

На скалах Гобустана древние люди часто предстают перед нами танцующими. Иногда взявшись за руки, иногда порознь. Эти же древние люди танцуют и на полотнах Марьям. На первый взгляд это напоминает картину Матисса «Танец». Может быть, именно потому, что для картин Марьям так же характерна эстетическая лаконичность. Ведь в серии ее работ «Гобустан», изображающих древние танцы, нет лишних деталей, лишних штрихов, мешающих их адекватному восприятию.

Однако гобустанские танцы Марьям лишь в чем-то напоминают работы Матисса. Она слишком далека от подражания ему. В этих работах Марьям чувствуется вся сила древних архетипов, не утративших ни для кого из нас свою магическую сиу воздействия и восприятия. Они в принципе другие и повествуют тоже о другом.

В статье «Миссия Марьям» я писал о том, что ее узоры, знаки так напоминают пиктографические, шумерские, орхоно-енисейские и египетские письмена, что кажется, это не просто узоры и символы, а закодированная информация, присланная нам из другой цивилизации.

Я вспомнил об этом потому, что в серии «Гобустан» эти узоры и знаки, с одной стороны, составляют единую композицию и дополняют другие ее работы и батики, а с другой стороны, (и для меня это очень важная особенность ее работ!) в этих деталях чувствуется неразрывная связь с космосом. Я не вижу в этом никакой мистики, напротив, эта связь полностью соответствует манере самовыражения Марьям.

Есть еще одна важная особенность этой серии, которую мне хотелось бы особо подчеркнуть. В этих работах окруженные уникальными лодками и древними животными, танцующие фигуры на зеленом, оранжево-красном, синем фоне создают некую атмосферу, преисполненную мира и покоя. Ни в руках этих людей, ни у них за пазухой нет камня. В их мире есть лишь вера, любовь и надежда. И чем больше я смотрю на этих танцующих или охотящихся древних людей, изображенных Марьям в серии работ «Гобустан», тем больше мне кажется, что эти люди населяли землю в очень далекие времена, когда коварство, зло и любые черные силы были очень далеки от человека. И вне зависимости от того, какова тема или цветовая гамма той или иной работы, во всех работах Марьям этих последних лет я остро ощущаю эту ауру добра и любви.

Этот гуманизм является естественной, можно сказать даже органической частью художественного самовыражения Марьям. И проистекает он из того, что сама Марьям является носительницей такой гуманистической ауры. Полной тайн и загадок, но, безусловно, преисполненной доброжелательности и готовности творить добро. Именно это и чувствуется во всех этих работах.

Профессор Ольга Свиблова пишет об искусстве и личности Марьям, что «чувство цвета и композиции даны ей от природы», «она притягивает невероятно сконцентрированной и светлой энергией, свойственной этому автору и всему, к чему она прикасается». Это абсолютно верное наблюдение. И от самой личности Марьям, и от ее работ исходит эта ярчайшая положительная энергетика.

Турецкий художник и искусствовед Элизабет Айтен Берент, обращаясь к Марьям, сказала, что она «пример для подражания всем, кто думает, что они не в состоянии достичь того, чего их внутреннее «я» и душа хотели бы достичь». Это удивительно верные и точные слова.

Получающая образование в Париже, Марьям сейчас, насколько я знаю, работает над серией «Ню». У Марьям есть ряд и ранних написанных маслом работ в стиле «ню». Среди них особо хотелось бы отметить ее очень выразительных девушек-музыкантов. Однако когда я вспоминаю ее работы в стиле «ню», почему-то на память приходит в первую очередь нарисованная пастелью одна ее графическая работа. Это портрет девушки. В огромных бездонных глазах сидящей, обхватив колени, и глядящей вдаль той девушки читается такой вихрь чувств, что его трудно однозначно трактовать. А может быть, здесь и не нужна никакая конкретика? Может, у каждого из нас в зависимости от нашего эмоционального настроя и в разные минуты нашей жизни могут возникать разные ответы на этот вопрос? А разве на каждый вопрос о произведении искусства можно найти однозначный ответ? Даже говоря о девушке, устремившей свой взгляд в неведомую даль, я думаю, что может быть, Марьям знает, куда устремлен тот взгляд и в том неведомом для меня пространстве для нее нет ничего неведомого.

Конечно же, безусловно, во всех работах Марьям есть нечто загадочное. Это проистекает из самой природы ее личности и дарования. Может быть, это связано с тем, что многое она воспринимает, понимает и трактует совсем не так, как мы. Это некое таинство ее понимания уносит как холст, так и кисти Марьям вдаль. Поневоле вспоминается написанный ею пару лет назад автопортрет. На нем за прозрачными стеклами очков мы видим глаза Марьям, в которых, по-моему, читается именно этот дар расколдовывания нашего мира – для нее априори ясно и понятно многое, может быть, и недоступное нам.

В классической азербайджанской литературе часто используется слово «фетульбаб», означающее умение или дар осознать суть чего-либо. Безусловно, работы Марьям говорят о том, что у нее есть этот скрытый дар осознания или понимания. Именно исходя из этого, я уверен в том, что недоступный нам всем смысл многих вещей и понятий предельно открыт для Марьям.

Этот внутренний дар понимания еще не раз будет нас радовать. И я уверен, что в новой серии «Ню» мы опять увидим новые грани таланта Марьям. А кто его знает, может быть, это будет реализация новых аспектов той ее миссии, которая проявляет себя столь прекрасным и необычным образом.

17 января 2016 года

Марьям! Любимая и обожаемая, она – одна из созданных Богом прекрасных детей. Она дана нам, чтобы сделать нас лучше. Помочь нам увидеть остальных в более понятном и дружелюбном свете. Этот прекрасный ребенок нашел свое средство для передачи своих внутренних чувств – кисть и холст. Остальным позволено увидеть внутренний мир человека, отличного от них; принять, оценить и почтить то, что они видят, за честность, с которой все это представлено.

Многие художники живут в своем собственном мире, другие передают свои фантазии или индивидуальность через свои картины. Другая крайность – это те, кто просто рисует, поскольку это их профессия, и они наслаждаются этим. Независимо от того, каким является основание для рисования, каждый художник вкладывает чуточку своей души в каждую картину. Многие художники пытаются переложить свой внутренний мир, мысли и чувства на холст, в то время как профессионалы, в основном, придерживаются определенной формы и темы.

Все это мы видим в Марьям. Чистота ее души позволяет ей показать все ее чувства. Кажется, что ее картины варьируются от удовольствия, получаемого от копирования красивого цветка, до отчаянного стремления расположить море целиком на холсте. Она двигается от простых, по-детски невинных животных до сложных картин-портретов. Они все являются частью ее волнующих чувств, которые ежедневно, ежечасно переживает ее душа. Это ее способ показа и выражения этих чувств.

Глядя на ее работы, кажется, что она счастлива от того, что может взглянуть на свою внутреннюю силу, увидеть свои чувства и воспроизвести их так, чтобы все могли увидеть это. Дитя, живущее в своем собственном мире спокойствия и счастья; способное поиграть на холсте и описать свои внутренние фантазии. Как и все люди, она испытывает чувство печали, горечи, веселья, досады, отчаяния, гнева и любви. Каждая картина позволяет ей не только справиться, но и поделиться ими. Каждая картина имеет свой характер, показывая то, что она хочет сказать, что она чувствует в данный момент. Ее желание заключается не в том, чтобы установить какой-то характерный формат, а скорее документировать красоту, которую она видит изнутри. Изнутри своей чистой души.

Очень мало людей видят то, на что смотрят, поскольку их мысли загромождены другими вещами. Марьям видит намного глубже. Ее скромная, чистая душа позволяет ей видеть то, на что она смотрит. Она видит ауру и свет каждого объекта. Она глядит достаточно глубоко, чтобы увидеть цвета, красоту, простоту, глубину всей красоты Вселенной. А как интерпретировать – это уже она решает. Даже если предмет серый или скучный, свет, излучаемый от нее, создает яркий, живой и волнующий образ на холсте, какой только и может представить себе добрый и непорочный ребенок. Ее душа чиста, и поэтому видит все в нежных и красивых тонах. Многие ее работы являются выдающимися, другие, возможно, являются ее побегом в мир спокойствия и умиротворения. Было бы великолепно, если каждый из нас имел бы место, куда можно было бы сбежать и где можно было бы в обстановке умиротворения воспроизводить свои воспоминания, дабы мир увидел их!

Прекрасно, что так много людей с открытой душой, протянув руку помощи, направляли и учили Марьям. Можно видеть, насколько она продвинулась вперед благодаря их помощи. Ее яркие, живые краски все еще остались, и они всегда будут, поскольку поток ее неуемной энергии требует таковых. С каждым шагом вперед ее уверенность работы с цветами, кистью и холстом возрастает, и ее жизнь улучшается, ее гордость за свои работы усиливается, и все это делает ее духовно, физически и умственно сильной личностью. Этот процесс следует перенять тем, кто не видит себя достаточным. А что является достаточным — усилие, преданность, уверенность, любовь, выносливость? Марьям с помощью поддерживающей ее семьи и друзей становится примером для всего человечества. Благодаря ее неустанным усилиям, она преуспела как личность. Это то, что каждый из нас хотел бы сделать.

Успехов тебе, маленькая девочка. Продолжай дарить нам яркие лучи любви, которые источают твои глаза! Ты – пример для подражания всем, кто думает, что они не в состоянии достичь того, чего их внутреннее «я» и душа хотели бы достичь.

Каждый может принимать активное участие в обществе, которое принимает важность образования, для формирования образования. Все дети независимо от различий их сообществ превращают это в неотъемлемую часть этой системы. Это различие в том, что такие события начинают создавать в нас больше энергии, больше желания к жизненной воле. Как будто мы заново осознаем нашу жизнь. Вот имя человека, осуществившего это: Марьям Алакбарли – талант с синдромом Дауна.

Мы знаем, что такие люди в мире являются активными членами сообщества. Эти люди, чье умственное, социальное и эмоциональное развитие включено в неотъемлемую часть образования и поддерживается ею, добиваются успеха. Такие люди в мировой истории становились актерами, актрисами, музыкантами, атлетами и художниками. Марьям Алакбарли также заняла свое место в истории в качестве известного художника. Она доказала свою способность и индивидуальность своими картинами и раскрыла свои мысли. Если мы вспомним, что синдром Дауна – это не болезнь, а различие, естественно признать, что Марьям является уникальной личностью с особым талантом и идеями. Я верю, что Марьям превзойдет себя во многих работах. Важный факт заключается в том, что наше общество изменяется не только благодаря людям с нормальным развитием, но и людьми, которые не воспринимают свою инвалидность как преграду.

Картины Марьям очень впечатляют. Конечно, это дело искусствоведов и художников критиковать техническую и художественную сторону ее картин. Но мне хотелось бы поделиться с вами теми чувствами, которые возникли во мне. Выглядит так как будто Марьям своими картинами хочет рассказать нам о ее мечтах и конечной цели, которую она хочет достичь. Вдобавок к этому мы видим уверенность на ее лице, чувственность в ее взглядах. Я знаю, что такие люди преуспевали в областях, о которых мы даже не имеем представления, и они подтверждали этот факт. Марьям уже доказала этот успех и эту дифференциацию.

Я бы хотел завершить эти строки словами людей с синдромом Дауна: «Может быть мир станет намного лучше и не будет в нем самомнений и войн, если каждый в этом мире будет иметь 21 хромосому».

Поздравляю, Марьям.

Марьям Алакбарли (Баку, 1991) является символом тесной связи между творчеством и жизнью, художественным чутьём и изобразительным языком. Молодая азербайджанская художница погружена в захватывающее ощущение чуда, она, как Алиса, берет нас за руку и ведёт за собой в мир, в котором пересекаются сон, фантазия и действительность. Это – мир истины, искренности, изумления и открытия. Это – источник вдохновения, напоминающий нам о творческом пути Пикассо (“…мне потребовалась целая жизнь, чтобы научиться рисовать так, как я рисовал в детстве”), размышления Кандинского (“…врождённое чувство прекрасного есть божественный дар, который не должен быть погребён”, и еще “…художник должен выражать свой внутренний мир и прислушиваться к своему внутреннему голосу”) и рассуждения поэта-эссеиста Метерлинка (“…в этом мире нет ничего более стремящегося к красоте, чем душа, и нет ничего прекраснее души”).

Рисунок, смешанная техника и батик по шелку наполнены энергией, изысканной силой, виртуозно выраженным ритмом. Ее произведения являются синтезом эмоций, истинной поэзией живописи, выраженными изменениями цветовой тональности и разбросанными в пространстве знаками, указывающими путь, рассказывающими историю, воспроизводящими ритм сущего. Её произведения воспроизводят звуки души.

В каждом её произведении видны блики, следы древних влияний, напоминающие Азербайджан – землю, богатую традициями Востока, Кавказа и Центральной Азии. Иногда “напряжение, полное любви” Марьям, помогает нам услышать далекие звуки мугама (это один из основных жанров азербайджанской традиционной вокально-инструментальной музыки), в которых колебание тембра голоса перетекает от горла к голове. Аналогичные колебания отражаются в глубоких душевных движениях художницы, идущих от сердца к уму. Формы и цвета в её произведениях находятся в пространственном равновесии, которое, в форме воронки (смешанная техника энергична и непосредственна) или в форме копья (батик: украшения-знаки) выходит за границы полотна и охватывает прилежащее пространство. Это гимны радости, своего рода призывы, обращённые к миру в поисках точки соприкосновения. Это потоки, вызванные к жизни своеобразными ощущениями и впечатлениями Марьям, особой вибрацией ее внутреннего мира.

Эстетические ассоциации с великими создателями истории искусства проявляются как вспышки в памяти художницы, которая посещала знаменитые музеи и погружалась в творчество Матисса и Гогена, наслаждалась кубизмом, знакомилась с экспрессионизмом и абстракционизмом, разделяла видение абстрактного экспрессионизма и современный язык жеста и действия.

Её картины предлагают игру фигур, формы, места и света. Хроматизмы зачастую ярки. Природа присутствует постоянно, во всех своих проявлениях и сменах. Ритм времён года и генезис эволюции создают вневременную тему произведения: это бесконечный ритм в постоянном развитии. Духовные потребности, которые являются выражением Марьям, это та, о которой мы уже знаем, и та, затаённая, которую нам надо ещё открыть, и которая находится, возможно, под этим черным цветом (тёплым/холодным, свежим/тусклым, ярким/тёмным), порой выходящим на поверхность. Черный цвет не выражает собой тьму – это часть картины, где на мгновение решили выключить свет, но при этом оставили подспудное свечение. В каждом произведении присутствует ощущение и осознание чего-то, что каждый из нас ищет каждый день, и чего, наверное, никогда не найдёт, включая сознание бренности и хрупкости самой жизни.

Произведения Марьям – это мелодии, полные любви, порой ностальгической, которая выражается через импровизации яркими красками. Цвет имеет физическое очарование, усиленное красотой и качеством, и психологическое воздействие. Художница предпочитает использовать красный и зелёный цвета (эти два цвета Делакруа смешивал, чтобы выразить чувство покоя). Зелёный цвет Марьям – это вздох эмоции, цвет природы, смысл жизни. Красный – это цвет пламени, могучей, с трудом высвобождающейся, силы. Это тёплый, живой и яркий цвет. Зеленые, красные и синие цвета сочетаются естественно, создавая гармонию и равновесие совокупности. Для надписей она предпочитает белый или золотисто-жёлтый цвет, являющийся, на некоторых картинах, символом всеобщей красоты, которая, как динамическая материальная пыль, спускается на лёгкую, мгновенно рассеивающуюся печаль. Мазки и знаки выражают надежду и любовь к жизни. Это уникальный опыт и уникальные ситуации. Так значение преобладает над образом или абстрактностью.

Произведения молодой талантливой художницы выражают, в повторяющемся ритме или симфонии, интеллектульное видение, глубокий взгляд. Они заставляют нас размышлять об обществе, о человеке, об искусстве. Во внешней простоте и сущностной сложности они являются примером визуального синтеза, свидетельством того, что душа и духовность – существенные черты художников. Безусловно, глубокие знания и творческие способности, заложенные в генах настоящего мастера, очень важны, но без врождённого импульса никакая техника и никакое средство не могут превратить концепции, провокации или художественные эффекты в произведения искусства. В конце концов, это и есть то, о чём Марьям напоминает нам своими произведениями.

У Марьям новый взгляд на нанесение красок. Розово-красный, коричнево-желтый, звёздно-зеленый, красно-кровяной, черный как глаза. Она без страха озаряет своим светом предмет. Так это может делать природа. Вдохновленная учителями прошлого она изображает обнаженные тела в свободной наготе, пропустив все это через себя и свои чувства. Вся ее живопись – это чувство. Нет ни единого мазка кисти который не был бы связан с нею. Нет ни жеманства, ни спеси, ни сентиментальности – только лишь состояние благодарности и естественности, обычно присущее детям. Перспективы не пугают ее, а композиции тем более. Интуиция приводит ее к технике, а безумное желание жить приводит ее к мысли, и она сражается за жизнь от одной картины к другой.

Цветы, корабли, рыбы, фрукты, портреты, горизонты, ящерицы – это темы, которым она отдается как солнечный луч, отражающий ее стремление к счастью. Если некоторые говорят об искусствотерапии для Марьям, то я бы сказала, что это она нас лечит. Ее жажда жизни зажигательна и передается нам, так как она рисует одним движением. Вся ее живопись ни что иное как одно большое движение. Здесь никогда нет пресыщенности, а только огромное удивление перед красотой. Она говорит нам: посмотри вокруг себя, посмотри, нет разделения, посмотри, все это ты.

Пляж «Розмари», портрет Луизы, портрет дамы Шарпантье, «Отдых» – это произведения, достойные великих, вызывают желание увидеть ее восхождение, увидеть куда приведет ее живопись, когда ее воспроизведение станет еще более свободным, когда она взмахнет крыльями и достигнет прекрасного.

Марьям – это молодая художница, которой необходимо сдержать свои обещания.

Марьям Алакбарли – европейская художница – в ее работах присутствуют большие традиционные жанры европейского искусства. Это натюрморт, портрет, пейзаж и фигуральная композиция. Кроме того, писать автопортреты – это тоже по-европейски, что и делает Марьям. Вспомним Луиса Коринта, Поля Сезана, Эдварда Мунка и многих других.

Одновременно в ее работах ощущается южный свет и хорошая школа. Это не сдержанная тональная латышская живопись, это плод другой культуры, узоры которой причудливы и краски ярки.

Школу Марьям получила у парижского педагога, экспрессия и колорит, в свою очередь, – исходят от ее родины Азербайджана.

При первом взгляде кажется, что работы Марьям спонтанны и мгновенны (непосредственны). Но, вглядываясь в картины, особенно близкие мне, натюрморты, – видно, что это результат концентрированного наблюдения. Что позволяет мне утверждать так? Конечно, не то, что общение Марьям с окружающим миром, в силу объективных причин, своеобразно, часто интровертно, что позволяет увидеть явления в их неспешном течении.

У меня другие аргументы в пользу исключительности Марьям. Здесь я хочу провести параллель с латышской художницей Айей Зариней. Когда она, как яркая звезда, появилась на художественном небосклоне в начале 80-х годов, многие говорили, что так может рисовать каждый ребенок. Но ребенок может нарисовать одну работу и остальные будут похожи на нее, как будто вырезанные из одной ленты. Мастерство определяется разнообразием, богатством колорита от работы к работе, что особенно заметно в натюрмортах.

Нельзя так же забыть выразительности концентрированного, иногда спонтанного, жеста, который минимальными средствами определяет фигуры и их фон, – дышащий, вибрирующий светом. Люди в ее работах живут. Живут и пейзажи, – море, цветы, городские виды.

В каталоге Марьям две работы посвящены Парижу – Эйфелева башня и вид сада, напоминающий дорогой для меня Jardin des Plantes. Обе картины я хотела бы иметь в своем доме, чтобы снова и снова видеть, как молодая художница Марьям может свежо, оригинально и гармонично написать то, что было написано уже тысячи раз.

Все-таки, всего вышесказанного недостаточно, чтобы выявить художественные качества ее живописи. Необходима, какая-то задача. В картинах Марьям я чувствую сильную утопическую составляющую, – стремление гармонизировать мир. Этим стремлением ее искусство отличается, например, от живописи неоэкспрессионизма.

К работам Марьям точнее всего можно отнести слова выдающегося французского художника Жана Дюбюффе, которые он написал в 1951 году, и которые актуальны и сегодня: «Живопись работает со знаками (смыслами), которые не абстрактны и бесплодны как слова. Смыслы живописи находятся гораздо ближе к самим объектам. Корме того, живопись работает материалами, которые являются живыми субстанциями. Поэтому живопись позволяет человеку уйти гораздо дальше, чем слова, приближаясь к сущности вещей и призывая ее. Так же живопись может – и это очень важно, – привлечь желаемое. Я имею в виду – реализовать больше или меньше его присутствие.»

Я желаю самой Марьям и ее искусству продолжать реальное присутствие желаемых дел и явлений. Мне часто кажется, что в искусстве жизнь открывается глубже, правдивее и интереснее, чем в суете жизни, которую зовем нашей повседневностью.